Мысли вслух, Стихи о войне Опции

[egorow]

Когда, забыв присягу, повернули
В бою два автоматчика назад,
Догнали их две маленькие пули -
Всегда стрелял без промаха комбат.

Упали парни, ткнувшись в землю грудью,
А он, шатаясь, побежал вперед.
За этих двух его лишь тот осудит,
Кто никогда не шел на пулемет.

Потом в землянке полкового штаба,
Бумаги молча взяв у старшины,
Писал комбат двум бедным русским бабам,
Что... смертью храбрых пали их сыны.

И сотни раз письмо читала людям
В глухой деревне плачущая мать.
За эту ложь комбата кто осудит?
Никто его не смеет осуждать!

Юлия Друнина. Комбат

[egorow]

Медалью «За оборону Ленинграда» награждено около 1 470 000 человек. Среди них 15 тысяч блокадных детей и подростков.

В блокадных днях
Мы так и не узнали:
Меж юностью и детством
Где черта?..
нам в сорок третьем
Выдали медали.
И только в сорок пятом -
Паспорта.
И в этом нет беды...
Но взрослым людям,
Уже прожившим многие года,
Вдруг страшно оттого,
Что мы не будем
Ни старше, ни взрослее,
Чем тогда...

Воронов Юрий Петрович

[egorow]

Среди сугробов и воронок
В селе, разрушенном дотла,
Стоит, зажмурившись ребёнок -
Последний гражданин села.

Испуганный котёнок белый,
Обломок печки и трубы -
И это всё, что уцелело
От прежней жизни и избы.

Стоит белоголовый Петя
И плачет, как старик без слёз,
Три года прожил он на свете,
А что узнал и перенёс.

При нём избу его спалили,
Угнали маму со двора,
И в наспех вырытой могиле
Лежит убитая сестра.

Не выпускай, боец, винтовки,
Пока не отомстишь врагу
За кровь, пролитую в Поповке,
И за ребёнка на снегу.

С. Я. Маршак

[egorow]

Лейтенант Алексей Лебедев, штурман подводной лодки "Л-2", погиб в 1941 году на Балтике. Памятник в Суздале

Мы попрощаемся в Кронштадте,
У зыбких сходен, а потом -
Рванется к рейду легкий катер,
Раскалывая рябь винтом.

Вот облаков косою тенью
Луна подернулась слегка,
И затерялась в отдаленье
Твоя простертая рука.

Опять над морем виться флагу,
И снова и суров, и скуп -
Балтийский ветер студит влагу
Твоих похолодевших губ.

Уходят врозь пути кривые,
Мы говорим "прощай" стране;
В компасы смотрят рулевые,
И ты горюешь обо мне.

...Но если пенные объятья
Нас захлестнут в урочный час
И ты в конверте за печатью
Получишь весточку о нас, -

Не плачь, мы жили жизнью смелой,
Умели храбро умирать.
Ты на штабной бумаге белой
Об этом сможешь прочитать.

Переживи душевный холод,
Полгода замуж не спеши,
А я останусь вечно молод
Там, в тайниках твоей души.

И если сын родится вскоре,
Ему одна стезя и цель,
Ему одна дорога - море,
Моя могила и купель.

А. Лебедев. август 1941

[egorow]

Памятник Мусе Джалилю в Казани

Прости, родина!

Прости меня, твоего рядового,
Самую малую часть твою.
Прости за то, что я не умер
Смертью солдата в жарком бою.

Кто посмеет сказать, что я тебя предал?
Кто хоть в чем-нибудь бросит упрек?
Волхов -- свидетель: я не струсил,
Пылинку жизни моей не берег.

В содрогающемся под бомбами,
Обреченном на гибель кольце,
Видя раны и смерть товарищей,
Я не изменился в лице.

Слезинки не выронил, понимая:
Дороги отрезаны. Слышал я:
Беспощадная смерть считала
Секунды моего бытия.

Я не ждал ни спасенья, ни чуда.
К смерти взывал: -- Приди! Добей!..--
Просил: -- Избавь от жестокого рабства! --
Молил медлительную: -- Скорей!..

Не я ли писал спутнику жизни:
"Не беспокойся,-- писал,-- жена.
Последняя капля крови капнет --
На клятве моей не будет пятна".

Не я ли стихом присягал и клялся,
Идя на кровавую войну:
"Смерть улыбку мою увидит,
Когда последним дыханьем вздохну".

О том, что твоя любовь, подруга,
Смертный огонь гасила во мне,
Что родину и тебя люблю я,
Кровью моей напишу на земле.

Еще о том, что буду спокоен,
Если за родину смерть приму.
Живой водой эта клятва будет
Сердцу смолкающему моему.

Судьба посмеялась надо мной:
Смерть обошла -- прошла стороной.
Последний миг -- и выстрела нет!
Мне изменил мой пистолет...

Скорпион себя убивает жалом,
Орел разбивается о скалу.
Разве орлом я не был, чтобы
Умереть, как подобает орлу?

Поверь мне, родина, был орлом я,
Горела во мне орлиная страсть!
Уж я и крылья сложил, готовый
Камнем в бездну смерти упасть.

Что делать?
Отказался от слова,
От последнего слова друг-пистолет.
Враг мне сковал полумертвые руки,
Пыль занесла мой кровавый след...

...Я вижу зарю над колючим забором.
Я жив, и поэзия не умерла:
Пламенем ненависти исходит
Раненое сердце орла.

Вновь заря над колючим забором,
Будто подняли знамя друзья!
Кровавой ненавистью рдеет
Душа полоненная моя!

Только одна у меня надежда:
Будет август. Во мгле ночной
Гнев мой к врагу и любовь к отчизне
Выйдут из плена вместе со мной.

Есть одна у меня надежда --
Сердце стремится к одному:
В ваших рядах идти на битву.
Дайте, товарищи, место ему!

Муса Джалиль 1942

[egorow]

Катками гремя, я слетаю с пригорка,
Вот слева ударил снаряд.
Но мне нипочём, я ведь "тридцатьчетвёрка",
Я танк, я машина-солдат.
Наводчика глаз и механика руки
Мне шанс на победу дадут,
И в сердца-мотора неистовом стуке
В атаку сейчас я иду.

А в огненном шквале мои побратимы
Вперёд на фашистов летят,
И вот, у оврага, уже различимо,
Немецкие "тигры" дымят.
По башне удар, и посыпались искры,
Но держит надёжно броня.
В дуэли все честно, здесь нет компромиссов,
Теперь получи от меня!

Мотор перегрет, слева порваны траки,
Борта изнывают от ран,
Но в яростном ритме последней атаки
Я с "тигром" иду на таран...
Крошился металл, и машины пылали,
Но сдюжили мы до конца…
В том огненном смерче тогда устояли
Броня и танкистов сердца.

А дальше дороги вели фронтовые
На Киев, на Минск и на Львов.
Горели и гибли друзья боевые
В горниле жестоких боев.
Варшава и Вена, дома Братиславы,
Нам шаг до Победы один…
В раскатах орудий, овеянный славой,
Я гордо въезжаю в Берлин.

Навеки застыли истертые траки,
Катки умывает роса.
Но снится мне грохот той давней атаки,
Погибших друзей голоса.
Я словно солдат на посту у пригорка,
Что выжил в том адском огне.
Я символ Победы, я - "тридцатьчетвёрка",
Народная память в броне.

Андрей Лященко

[egorow]

Мы легли у разбитой ели.
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, гнилой земле.

— Знаешь, Юлька, я — против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живет.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня — лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.

Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет...
Знаешь, Юлька, я — против грусти,
Но сегодня она не в счет.

Отогрелись мы еле-еле.
Вдруг приказ: "Выступать вперед!"
Снова рядом, в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.

С каждым днем становилось горше.
Шли без митингов и знамен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.

Зинка нас повела в атаку.
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам
Через смертные рубежи.

Мы не ждали посмертной славы. —
Мы хотели со славой жить.
...Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?

Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав...
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.

— Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то, в яблочном захолустье,
Мама, мамка твоя живет.

У меня есть друзья, любимый,
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом стоит весна.

И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
...Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала?!

Ю.В.Друнина.
Памяти однополчанки - Героя Советского Союза Зины Самсоновой

Зинка 1944

[egorow]

Безымянный солдат.. От тебя не осталось на свете
ничего, кроме сгнившей дощечки с поблекшей звездой
у берёзки, с листвою которой беседует ветер,
и на зыбких ветвях свил гнездо соловей молодой.

Ты лежишь много лет здесь, где подвиг в безмолвье вмурован.
Лишь звенящей струной тишина охраняет тебя,
да степной василёк, что разросся на пролитой крови,
стайки пчёл луговых, собирая нектар, теребят.

Твой священный покой тут нарушить никто не посмеет;
не придёт навестить, кто когда-то тебя схоронил.
На могильном горбу к солнцу спинами греются змеи,
и немым караулом несут свою вахту они.

И на теле огромной, великой победной державы
скорбный холм не найти – он от трасс и дорог далеко.
Затерялся в полях купол каски дырявой и ржавой..
Это - твой обелиск! Уж прости их, солдат, за такой.

Образ твой растворился в блестящих горячих слезинках
на лице посеревшей от строчек "безвестки" жены.
Много лет, пряча горечь под тёмной косынкой,
она верила в то, что ты всё же вернёшься с войны.

Ну, а может ты сын, может брат, а быть может батяня.
Нам об этом уже никогда не придётся узнать.
Пусть безмолвье беспамятство здесь на себя не притянет,
и дождями скорбит по тебе наша Родина-мать.

Неизвестный герой.. Эту боль даже время не лечит.
Невозможно проститься, внутри не оставив следа.
Не могу я зажечь над тобой поминальные свечи,
но теперь ты до смерти во мне, безымянный солдат.

Евгений Кабалин

[egorow]

Им бы феями с белыми платьями
Кавалеров сердца покорять,
Но случилось от Родины — матери
Им тяжёлую ношу принять!

Женщины, война — больная тема,
Мне её, наверно, не объять,
Приоткрыл я краешек проблемы.
Как её осмыслить и понять?

Встретил фотографию недавно,
Поразили женщины меня,
Встретил неожиданно, случайно,
Грустной памяти событий ряд.

Женщины в горах Афганистана —
Ненормально это, шла война,
Всех она за девять лет «достала»,
А у них улыбки, как весна!

Женщины на снимке с автоматом,
Там нельзя ведь было по-другому,
Поклонитесь ныне им, ребята,
Живы мы теперь, и слава Богу!

Женщины — вы продолженье рода,
Не для вас борьба и поле брани,
Вам любовь предписана природой,
Оказались вы тогда на грани,

Грани между жизнью-смертью тонкой,
Но страна в тот час решила: надо!
Я желаю счастья вам, девчонки,
И вниманья внуков всем на радость!

Геннадий Вершинин

[egorow]

46-й гвардейский Таманский Краснознамённый ордена Суворова 3-й степени ночной бомбардировочный авиационный полк - "Ночные ведьмы" !

Их не звали, тут разве до них,
Ведь девчонки в войну не играют,
Им все больше наряды да вальс
Полуночный.
Но зажгли бортовые огни,
Лучшей доли себе не желая,
Наши дочки, страны нашей дочки,
И пронесся их вальс
Вихрем огненных трасс.

Васильковых полей тишина
Разорвется вдруг грохотом взрыва.
Ах, как жалко, что ты не жена,
Не невеста.
Долюбить помешала война,
И коней перепутались гривы,
Неизвестно, где ты неизвестно,
А дорога длинна, и как хочется в снах
Закричать, застонать.

А дом далеко-далеко,
И мир далеко-далеко.
По плоскости стук сапог.
Девчата, вернитесь в срок.

И летят высоко над землей,
И под крыльями синее небо.
Ничего, что бомбежка не женское дело,
Ничего, что нет силы мужской,
Только трусом никто из них не был.
Солнце село, за облаком село.
Мы вернемся домой,
Чтоб с рассветной зарей
Снова вылететь в бой!

Александр Розенбаум – Вальс на плоскости